РАЗГОВОР СОКРАТА С СОФИСТОМ АНТИФОНТОМ

Однажды Антифонт S желая отвлечь от Сократа его собеседников, подошел к нему и в присутствии их сказал так: СократІ Я думал, что люди, занимающиеся философией, должны становиться счастливее от этого; а ты, мне кажется, вкушаешь плоды от нее противоположные. Живешь ты, например, так, что даже ни один раб при таком образе жизни це остался бы у своего господина: еда у тебя и питье самые скверные; гиматий2 ты носишь не только скверный, но один и тот же и летом и зимой; ходишь ты всегда босой и без хитона2. Денег ты не берешь, а они доставляют радость, когда их приобретаешь! а когда владеешь ими, дают возможность жить в приличнее, и приятнее. В других областях знания учителя внушают ученикам желание подражать им: если и ты хочешь внушить своим собеседникам такую мысль, то смотри на себя как на учителя злополучия.
Сократ на это ответил: Как мне кажется, Антифонт, ты представляешь себе мою жизнь настолько печальной, что предпочел бы, я уверен, скорее умереть, чем жить, как я. Так давай посмотрим: что тяжелого нашел ты в моей жизни? Не то ли, что я, не беря денег, не обязан говорить, с кем не хочу, тогда как берущим деньги поневоле приходится исполнять работу, эа которую они иолучили плату? Или ты хулишь мой образ жизни, думая, что я употребляю пищу менее вдоровую, чем ты, и дающую меньше силы? Или думаешь, что продукты, которыми я питаюсь, труднее достать, чем твои, потому что они более редки и дороги? Или думаешь,
что кушанья, которые ты готовишь, тебе кажутся вкуснее, чем мои мне? Разве, ты не знаешь, что, кому есть хочется, тому очень мало надобности в лакомых блюдах, и, кому пить хочется, тот чувствует очень мало потребности в напитке, которого
* нет у него? Что касается гиматнев, как тебе известно, меняющие их меняют по случаю холода и жара, обувь надевают, чтобы не было препятствии при ходьбе от предметов, причиняющих боль погам: так видал ли ты когда, чтобы я из-за холода сидел дома больше, чем кто другой, или по случаю жара ссорился с кем-нибудь из-за тени, или от боли в ногах 7
не шел, куда хочу? Разве ты не знаешь, что люди, по натуре очень слабого сложения, благодаря упражнению становятся крепче силачей, пренебрегающих ими, в сфере трудов, к которым они подготовляют себя, и легче их переносят? Про мепя, как видно, ты не думаешь, что я, всегда приучавший тело упражнениями ко всяким случайностям, переношу все легче тебя, пе занимавшегося упражнениями? Если я — не раб чрева, сна, сладострастия, то существует ли для этого, по-твоему, какая-нибудь другая более важная причина, чем та, что у мепя есть другпе, более интересные удовольствия, которые доставляют отраду не только в момент пользования ими, но и тем, что подают надежду на постоянную пользу от них в будущем? Но, ко- печпо, тебе известно, что люди, не видящие никакой удачи в своих делах, не радуются; а которые считают, что у них все идет хорошо — сельское хозяйство, судоходство или другая какая профессия,—те радуются, видя в этом для себя счастье. Так вот, от всего этого, как ты думаешь, получается ли столько удовольствия, сколько от сознания того, что и сам совершенствуешься в нравственном отношении и друзей делаешь нравственно лучшими? Я вот всегда держусь этого мнения.

А когда нужна помощь друзьям или отечеству, у кого больше времени заботиться об этом,— у того ли, кто ведет такой образ жизни, как я, или такой, который тебе кажется счастьем? Кому легче быть в походе,— кто не может жить без роскошного стола, или кто довольствуется тем, что есть? Кого скорее можно вы- Ксенофонт нудить к сдаче при осаде,—кому нужны продукты, которые очень трудно найти, или кто довольствуется ся тем, что легче всего можно встретить? Похоже, Аитифонт, что ты видишь счастье в роскошной, дорого стоящей жизни; а по моему мнению, не иметь никаких потребностей есть свойство божества, а иметь потребности минимальные — это быть очень близким к божеству; но божество совершенно, а быть очень близким к божеству — это быть очень близким к совершенству

Как-то в другой раз Антифонт в разговоре с Со
кратом сказал: Сократ! Конечно, честным я тебя считаю, но умным — ни в каком случае; да, мне кажется, и сам ты это сознаешь: по крайней мере, ты ни с кого не берешь денег за свои беседы. А между тем плащ, дом или другую какую вещь, принадлежащую тебе, ты никому не отдашь не только даром, но даже и дешевле ее стоимости, потому что J* знаешь, что она стоит денег. Отсюда яспо, что если бы ты и беседы свои считал имеющими хоть какую- нибудь ценность, то и за них брал бы пе мепыпе их стоимости. Таким образом, честным, пожалуй, тебя можно назвать за то, что ты не обманываешь людей с корыстной целью, но умным — нет, если твои знания ничего не стоят, м Сократ на это отвечал: Антифонт! у нас3 при
нято думать, что из красоты и знаний можно делать равно и благородное и гнусное употребление. Так, красоту если кто продает за депьги кому угодно, того обзывают распутником; а если кто знает, что его любит человек благородный, хороший и делает этого человека своим другом, то мы считаем его нравственным. Точно так же, кто продает свои знания за деньги кому угодно, тех обзывают софистами4; а кто, заметив в человеке хорошие способности, учит его всему хорошему, что знает, и делает своим другом, про того мы думаем, что он поступает, как следует доброму гражданину. Во всяком і* случае, Антифонт, как другие любят хорошую лошадь, собаку, птицу, так и я, да еще больше, люблю добрых друзей, учу их всему хорошему, что 8нато, знакомлю их с другими, от которых, я думаю, они могут позаимствоваться чем-нибудь полезным I. ГЛ. 7. О ХВАСТОВСТВЕ 35
для своего нравственного развития. Также книги древних мудрецов, в которых они оставили нам свои сокровища, я раскрываю и читаю вместе с друзьями, и, если мы находим что-нибудь полезное, мы заимствуем это и считаем большой выгодой для себя, что становимся друг другу дороги.
Когда я слышал такие разговоры, мне казалось, что и сам он — счастливый человек и что слушателей своих ведет к нравственному совершенству.

В другой раз как-то Антифонт спросил его, по
чему он, думая, что других делает способными к государственной деятельности, сам не занимается ею, если правда, что умеет.
Сократ отвечал: А в каком случае, Антифонт, я больше занимался бы государственными делами,— если бы один занимался ими или если бы заботился, чтобы было как можно больше люден, способных заниматься ими?

Представим себе, говорил он, что надо делать человеку, который хотел бы иметь репутацию хорошего флейтиста, если он на самом деле не таков. Не следует ли ему подражать хорошим флейтистам в том, что не имеет прямого отношения к искусству? Прежде всего, так как они имеют красивые костюмы и ходят в сопровождении массы слуг, то и ему надо припасти себе побольше хвалителей \ Но за самое дело нигде не следует браться: иначе он сейчас же окажется в смешном положении, и все увидят, что он — не только плохой флейтист, но еще и хвастун. Но, если он расходов нести будет много, а пользы получать никакой не будет, да сверх того еще будет иметь дурную репутацию, не будет ли жизнь его тяжелой, убыточной, всеми осмеянной?
» Подобным образом вообразим себе, что случилось бы с человеком, который хотел бы казаться хорошим командиром или рулевым, не будучи таким на самом деле.

Если бы он, желая казаться способным к этой деятельности, не мог убедить в этом других, разве не было бы это для него горем, а если бы убедил, то еще большим несчастием? Ведь несомненно, что, получив назначение править рулем или командовать войском, человек пе умеющий был бы причиной гибели тех, кого вовсе не хотел бы губить, и сам должен был бы ретироваться с позором и горем.
4 Точно так же, доказывал он, невыгодно считать
ся богатым, храбрым, сильным, не будучи таковым: к ним предъявляют требования, говорил он, превышающие их силы, и если они не могут их исполнить, но считаются достаточно способными, то снисхождения они не получат.
Мошенником называл он немалым и того, кто получит от кого-нибудь с его согласия деньги или посуду и не возвратит этого; но величайшим мошенником называл он того, кто, на самом деле будучи ничего не стоящим человеком, сумеет обмануть сограждан, убедив их в своей способности стоять во главе государства.
Вот такими разговорами, казалось мне, он удерживал своих собеседников и от хвастовства.